(Из дневника Козлова А.И., 1900 г.р., уроженца д. Рыжаково Ломовского церковного прихода, «Годы жизни Козлова Андрея Ивановича», гл. ХVIII, c. 80)
24 июня по старому стилю в нашем приходском селе Лом ежегодно отмечался престольный праздник Иванов день.
К 10 часам утра мать истопила печь, наварила разных варев, настряпала для гостей праздничной стряпни и наварила корчажного пива. После всех приготовлений мы собрались с ней в село на ярмарку. К тому времени отец с ярмарки уже возвратился, чтобы отпустить меня и мать, а сам остался домовничать.
Мать, наряженная в цветастое платье, кашемировый плат, в полусапожках выглядела ещё молодой. Лицо её было белое, без морщин, в глазах светилось счастье, и отражалась доброта. Ещё бы! Ей редко приходилось бывать на ярмарке, а в этот раз её отец отпустил.
Я шагал за ней в новом картузе и рубахе, подпоясанной поясом с кистями, в кожаных сапогах, смазанных паровым дёгтем. Вот и село Лом. Трудно добраться до церковной площади — центра ярмарочного гулянья. Вся дорога заулка, соединяющая улицы, была заставлена лошадьми, запряжёнными в тарантасы. Вокруг слышны ржания лошадей, людской говор, крики пьяных, звуки тальянок, песни и малиновый звон колоколов, извещающих об окончании обедни. Всё слилось в единую, непонятную, опьяняющую ярмарочную суету.
Главная улица вся заполнена гуляющим народом, преимущественно ребятами и девками, разодетыми в праздничные наряды. По той же улице на откормленных лошадях, запряжённых в тарантасы, каталась молодежь, преимущественно из кулацкой части деревни. Народ двигался, ходил взад и вперёд парами и толпами. Сходилась и расходилась родня, приглашали друг друга в гости. А вот в сторонке сошлись две пожилые женщины — свахи, целуясь на радостях, концом платка утирают слёзы. Они давно не виделись и здесь не чаяли встретиться.
Против лавки на той же улице гармонист на тальянке играет плясовую «Камаринскую», несколько молодых людей пляшут «Залихватскую», подкрепляя частушками «Вятской Матани». Из открытого окна дома Охрамея, возле заулок, раздаются голоса, песни пьяных гостей, пожилые сватья допивают второй медный самовар, вытирая пот рукавом красной рубахи. Принимая из рук хозяина стакан водки, пьют, не морщась, закусывая солёной капустой и рыбным пирогом. По той же улице за магазином из окна поповского дома слышится игра граммофонной пластинки и голос протодьякона: «Слава в вышних Богу и на земле мир, в человецех благоволение». Вблизи поповского дома из ограды выломали колы, пускались в ход железные трости. Это молодёжь деревни Васькино (около 40 человек) дралась с молодёжью села Шешурги (около 60 человек). Стражник с урядником бегали с шашками, свистели в полицейские свистки, чтобы утихомирить драчу. Но применить активные действия боялись, так как до этого был случай. Однажды запоздавший урядник Мышкин ехал на лошади, не вылезая из тарантаса, хотел усмирить толпу. Молодые в азарте драки взялись сбоку за колёса и перевернули тарантас вместе с урядником.
Возле церкви на паперти большая толпа нищих, уже успевших выпить, спорили о дележе крупной милостыни, не могли её никак поделить и затеяли драку, пуская в ход свои клюшки. Здесь же по базару сновали какие-то монашки, продавая крестики, маленькие иконки, божественные картинки и листовки Киево-Печёрской лавры.
А вот кружок мужчин, в их числе Яков Герасимович и Алексей Самойлович, которые ведут спор о причинах поражения наших войск в Русско-японскую войну, о неудачливом царе Николае II и о пройдохе Гришке Распутине. За лавкой на площади на зелёной траве у крапивы и репейника расположилось несколько кружков сватьев. Они из нового берестяного бурака пили пиво, из бутылок и черепяных чашек, взятых у торгующего рядом горшечника, водку.
На тарантасе, оставленном, очевидно, отцом караулить лошадь, стоял мальчик и играл на губной гармошке, купленной отцом за 3 копейки. Бойко шла торговля на площади у построенных деревянных лавок местных торгашей Михаила Алексеевича, Алексея Андреевича, Захара Фадеевича, Фёдора Семёновича. Но более активно торговали в палатках приезжие на ярмарку торгаши. Чего только тут не было. У церкви по левую сторону дороги торговали местными кустарными изделиями: деревянными чашками, ложками, жбанами из можжевельного дерева, решётами, кадками, вёдрами, глиняной посудой, блюдами, горшками, крынками, детскими свистками и гармошками, жестяными бураками, лубками, осиновыми корытами, серпами, косами и лопатками. Приехавшие из лесных деревень торговали лыком, мочалом, верёвкой, смолой и дёгтем.
По другую сторону дороги к лавкам шла торговля мануфактурой, бакалейными и галантерейными товарами, конфетами разных сортов с разноцветными обёртками, пряники разных сортов и сушку продавали в магазинах и палатках, а то и прямо с возов. Продавали семечки, орехи, рожки, рыбу, белый хлеб и пироги с изюмом, кислые щи в бутылках.
Вдали от них цыгане с окружным меновщиком Ефимком Пузаненком меняются лошадьми. Цыган просит в придачу деньгами и говорит: «Смотри, моя лошадь не хромает, а твоя хромает на правую ногу». Если бы цыган не сказал об этом, то Ефим бы не догадался, что лошадей надо проверить. Когда стали разъезжаться, лошадь цыгана оказалась хромой на эту ногу. Цыган согласился сменять «баш на баш», то есть без придачи. Но наш Ефим, матерясь и крестясь на церковь, запросил с цыгана придачу. Мена не состоялась.
Приказчик купца Шевелёва разыгрывал на картах румяные булки. Пять человек отдавали ему по копейке, приказчик тасовал карты и каждому давал по три карты. У кого оказывалась старшая карта, тот за копейку брал пятикопеечную булку. Но иногда приказчик в число играющих включал и себя, тогда на выигрыш шансов было меньше.
На прилавке одного ларька лежали в связке около 50 бумажных трубочек длиною 30 сантиметров, туго стянутых пояском. Нужно было заплатить 2 копейки и без выбора вытаскивать любую трубочку. Пустых бумажек не было, попадались крестики, цепочки, чайные ложки, булавки, брошки и другие вещи. Иному счастливцу попадала и наиболее ценная вещь. Игра была заманчива.
На высоком ящике примостился один игрок. На ящике стояло чайное блюдце, на краях которого написаны порядковые цифры до 10. Каждую цифру играющие должны закрывать монетой. Одну цифру монетой закрывал хозяин. Игра эта называлась «На копейку пятак, на пятак четвертак». Хозяин этой лотереи отпускал на блюдечко десятигранный волчок. На всех сторонах этого волчка были цифры. Волчок долго по блюдечку вертелся и, когда останавливался, ложился на бок, одна из десяти сторон оказывалась наверху. Чья цифра выпадала, тот и забирал с блюдечка деньги. В большинстве деньги доставались самому хозяину этой игры.
Другой игрок на тросточке, имеющей форму фотоаппарата, через увеличительное стекло показывает туманные картинки с модными названиями. За просмотр берёт тоже 2 копейки. Во время просмотра, как при фотографировании, на голову накидывает покрывало, чтобы свет не попадал. Делал в таком виде просмотр картин один из подхмелевших мужчин. Сгорбившись с накрытой головой, он восхищался увиденным. А в это время кто-то из его кармана брюк вытащил кошелёк с деньгами. Мужик, обнаружив пропажу денег, поднял шум, ругался на чём свет стоит. На шум сбежался народ, чего только тут не было. Вора так и не нашли. Деньги опьяневшего мужчины, очевидно, вытащил хозяин этого представления.
Но больше всего народ толпился у шарманки. Шарманщик крутил шарманку, из которой лились звуки однотонной музыки. Своим горластым пением «Маруся отравилась» привлекал к себе народ. Игра заключалась в том, что, заплатив 3 копейки, шарманщик заставлял птичку канарейку клювом доставать из большой пачки, которая располагалась в ящике в один длинный ряд, пакетик и передавать тому, кто платил деньги. Тот, кто разворачивал пакет, на обратной стороне бумажки читал про своё счастье и будущее. Находились люди, которые верили этим предсказаниям, полученным из клюва глупой птички за 3 копейки.
Иногда на сельские ярмарки, особенно в село Шешургу, выезжала карусель, балаган с клоуном Петрушкой и живым медведем. Но на этот раз на Ломовской ярмарке этого не было.
Своим любопытством я матери причинял большое беспокойство. Мне надо было на всё посмотреть, а она боялась, что я в народе потеряюсь. Она мне часто говорила: «Андрюшка, держись за мой сарафан!» Держаться-то я держался, но за сарафан тянул мать туда, куда мне надо. Проталкиваясь сквозь толпу, мы с матерью ходили от одного продавца к другому, обошли все зрелища, всех лотерейщиков и кустарей. Денег у меня было всего один пятак. Мать продала два десятка яиц, купила белого пирога с изюмом, который она очень любила, ребятам гостинцев — по раскисшей конфете и большому прянику.
С ярмарки довольные, мы шли домой по пыльной дороге, по которой один за другим шли в свои деревни одноприхожане и гости. Мужчины навеселе и молодёжь пели песни. У женщин с избытком хватало разговора на весь путь следования. Богатые, обгоняя нас, ехали на лошадях в новых или вычищенных тарантасах с полным набором конной сбруи. У ворот деревни вместе с другими ребятишками нас уже ожидала сестра Саня. Мать дала ей гостинцев.
К вечеру у нас стали собираться гости. Зятья Григорий Андреевич из деревни Тришонки с тёткой Анной и с починка Яшкино Яков Захарович с тёткой Настей и другие. Набралось гостей до 10 человек. Яков Захарович приходил в гости со своей гармонью–тальянкой. Они с братом Гавриилом гармошку делали сами. Под хмельком гости организуют песни и пляски. Иногда дядя Яша сам играет и пляшет, напевая песню: «Хонька, махонька моя, полюбила ты тихоньку меня, неучёного, неграмотного, бестолкового, беспамятного». Это была его любимая песня и близкая к истине.
После ужина хозяева и гости шли на заулок к пожарке, где собиралось больше 200 человек всех возрастов, преимущественно молодёжи. Тут было полное веселье, пляски, песни. Девчата приглашали парней и парами ходили горелками по заулку. Гости из подгородных деревень (у Ивана Дмитриевича гостили из деревни Большая Пиштань в пяти километрах от города Яранска) вместе с другой подгородней молодёжью звучными, слаженными голосами пели протяжные песни. Народ за ними ходил толпой и слушал их песни. Они пели: «Луг покрыт туманом словно пеленой, слышно за курганом клич сторожевой...», «На Муромской дороге...», «Отпустили крестьян на свободу в девятнадцатый день февраля, только не дали землю народу, обманули дворяне царя...». Мне очень понравилась одна их песня: «Звёзды, мои звёздоньки, полно вам сиять, полно вам прошедшее мне напоминать...».
Гуляли до утренней зари. Уже светало. Деревня крепко спала, только на брёвнах в заулке и кое-где у ворот сидели молодые парочки. Они уже несколько раз прощались, но разойтись не могли.