Речь пойдёт о событиях XVIII века, событиях первых лет после смерти Петра I, когда Яранский уезд входил в Казанскую губернию. Случилось так, что небольшой монастырь — Кажировская Николаевская пустынь Нижегородской епархии, — располагаясь на Ветлуге, имел земли в пределах Яранского уезда. Земли те пустовали, и здесь, в относительно безлюдных местах, стали селиться беглые крестьяне, спасаясь от помещичьего гнёта. Мало-помалу обустраивались. Возникли так называемые Кажировские починки. Но пришлые не платили государственных податей, и власть не могла упустить то из виду.
Реакция была понятной — последовали карательные меры. В декабре 1727 года Яранская ратуша, предназначенная, помимо прочего, как и все ратуши, для сбора государственных налогов и заведования торговыми людьми, поручила солдату Ивану Макулову «со товарищи»: «Ехать вам в Яранский уезд, в Кажировские починки, а приехав, в оных починках взять... лучших (самых состоятельных. — В. В.) людей: Алексея Штеника, Семёна Шохова и прочих крестьян, которые в нынешнем 727 году меняли, продавали и покупали, а в Яранск, в ратушу, ни о чём не явили (сообщили. — В. В.) и в интересе пошлин таили, в чём (отчего. — В. В.) ныне у конного сборщика Стефана Чижова в сборе конных пошлин чинится великий недобор и умаление. Того ради привесть вам, солдатам, оных... крестьян в Яранск по доносительству для допроса и правежа конных пошлин. И объявить то конного сбора... целовальнику Чижову во всякой скорости... сего декабря 25 числу немедленно». А целовальники, будучи выборными лицами, как раз и занимались сбором податей, участвуя в полицейском надзоре. Доносы о неплательщиках, включая должников по конным пошлинам, их не миновали. Авторами доносов были кажировские монахи, возмущённые притязаниями на их земли. Складывался конфликт народа и духовенства, имевший место и в других регионах.
Между тем известия о беглых крестьянах, селившихся в Кажировских починках, продолжали поступать в Яранск. К делу подключилась канцелярия Яранского воеводского правления, командировав в починки сержанта Николая Шляхова с 30 яранскими солдатами и понятыми. Проблема беглых крестьян была в ведении именно воеводских канцелярий.
Командированным поручалось взять с каждого починка по пять человек и, «заклепав» в колодки, привезти в Яранскую канцелярию «под крепким караулом», причём «на их коште и подводах». Предполагалось разобраться с новым неплатежом — теперь подушных денег — и разными «противностями», что будто бы позволяли себе в починках. И жутко вообразить тот правёж, когда били батогами (палками), принуждая должника к уплате. Случалось, что битого батогами увозили калекой, без движения. Правёж действительно был средством устрашения. Должников истязали раз за разом. И разносились над Яранью крики несчастных. В сочетании со звоном колоколов крики те и составляли порой звуковую доминанту городка.
Испытывая «административный восторг», яранские власти вдруг взбеленились и на строителя (настоятеля) Кажировской пустыни. Канцелярия заявила: «...ежели он... станет приезжать в оные починки и чинить обиды и разорения... вязать и привесть в Яранск, в канцелярию...» Что означало очередную расправу. В тот век с людьми не церемонились. Не стали бы церемониться и власти яранские, увидев в монахах своих соперников, тоже хотящих разжиться за счёт пришлых. Указанный конфликт предстал ещё одной гранью: светская власть и духовенство также оказались на разных полюсах, при всём том, что власть нацеливалась защищать духовенство. Но отступление от целей объяснимо. Отношение монахов к крестьянам было действительно хищническим. «Тому в Истории мы тьму примеров слышим...» К началу правления Екатерины II до двух миллионов крестьян томилось под церковным крепостным правом, и жизнь их, увидели ещё дореволюционные исследователи, нередко была хуже, чем у помещичьих крестьян.
Возвращаясь к приведённому выше отрывку, можно поразиться и другому: притеснители крестьян вдруг встали против «обид и разорений» — встали в позу крестьянских защитников. В подобных случаях говорят: пожалел волк кобылу, когда решил её съесть...
Зная, где можно поживиться, идя по проторенной дорожке, в январе 1730 года в починки отправился и сам яранский воевода Александр Ахматов с подьячими и, конечно, солдатами. В условиях тогдашнего бездорожья время для поездки выбрали подходящее. Ахматов был первым лицом в Яранске и по уезду ездил с огромной помпой, чувствуя себя полным хозяином. Жителей починков он переписал по именам, заявив при этом, что по указу его императорского величества велено ему, Ахматову, самому их причислить к плательщикам подушного оклада. Но указа как такового не представил, не зачитал. Затем начались безудержные поборы — главный источник обогащения воевод. Функции воевод обозначались не чётко, и произвол становился неизбежным.
Из жалобы крестьян, поданной по отъезду Ахматова, можно узнать, что, угрожая им «смертельными побоями», воевода «вымучил» с них 80 рублей, пуд мёду и пару шкурок куниц. Свита тоже не скромничала. Подьячий Пётр Аристархов «вымучил» 5 рублей, а солдаты, коих число не известно, — 12. По тем временам то были большие деньги, ведь и медная полушка имела существенную покупательную способность. В ходе переписи Ахматов разъезжал на крестьянских подводах, но на крестьянских платежах в казну то не отразилось. Воеводская власть множила несправедливость. И ясно, не для защиты духовенства приезжал в починки воевода.
Областная реформа, проведённая при Петре I, увеличила число чиновников, и те не стеснялись поборов. Именно с этой точки зрения интересовались Кажировскими починками яранские чинуши. Результатом их наездов стала злоба крестьян и на руководство монастыря, кого обвиняли в доносительстве, и на яранскую администрацию. Противоречий было немало.
Тем временем переписные данные Ахматова дошли до помещиков, чьи крестьяне были в бегах. В июне того же 1730 года в починки прибыл свияжский дворянин Александр Суков. Но нашёл не всех своих крестьян: кто-то вновь ударился в бега.
И вот любопытный факт. Суков приезжал с подручным — яранским «недорослем» Иваном Корякиным, именуемым «неведомым вором». Известно было, что за неимением квалифицированных кадров — подьячих, Корякин исполнял в канцелярии подьяческую должность, при всём том, что ему «при оном деле и быть не надлежало», как утверждали знавшие дело. Подобно своим предшественникам, он поехал в починки за корыстью. Юные годы не послужили помехой. И надо заметить, что Корякин и другие чиновники скрывали от монастыря свои действия, хорошо понимая их противоправность. Своих переписных книг они не представляли и в канцелярию. Дело было шито-крыто.
О нравах яранских властей в Кажировской пустыни знали. Монастырский казначей монах Игнатий, находясь в починках, писал своему руководителю: «...приехал из Яранска Иван Агафонов (чиновник. — В. В.)... нам опасно с обеих сторон...», что выражало боязнь и крестьян, и приказных. Конфликты получали подтверждение.
В конце 1731 года для жителей починков наступила передышка: наезды яранских чиновников прекратились, ибо, ища помощи, монастырь обратился в Свияжск той же Казанской губернии, бывший центром провинции, включавшей Яранский уезд, что значило более высокий административный уровень. Предстояло следствие о спорной земле на месте. Яранским чиновникам пришлось искать другую поживу. Нет сомнений, искали не долго. Их вдохновлял уже пример воеводы.