После победы над Наполеоном решением Венского конгресса земли герцогства Варшавского, за исключением области Познанской, Галиции и Кракова, вошли в нераздельный состав Российской Империи.
Около 1820 года правительство начало стеснять конституционные права в Царстве Польском и свободное развитие польского народа в других провинциях, и это возбудило законную и незаконную оппозицию со стороны жителей; неудовольствие постепенно делалось всеобщим и усиливалось вследствие личных свойств и действий великого князя Константина Павловича.
В ночь на 29 ноября 1830 года повстанческие отряды из офицеров и студентов подняли варшавян на борьбу. Заговорщики, имевшие целью революцию, составили заговор и действовали, не зная ни плана, ни средств для своих действий.
25 января 1831 года сейм Царства Польского объявил «династию Романовых лишённой престола». В ответ на это 30 января русские войска перешли польскую границу.
Параллельно с подавлением восстания работали военно-полевые суды. Поляки, признанные наиболее виновными, подлежали высылке в «сердце Сибири» — в Омск или Оренбург. Менее виновные ссылались в центральные губернии России, в том числе и в Вятку.
Одним из первых шагов, призванных в зародыше усмирить потенциальный бунт и наказать «виновных», было отделение офицеров от солдат. Большинство из них оказалось в Вятской губернии, в таких городах, как Елабуга, Сарапул, Слободской, Уржум и Яранск. Об этом свидетельствует изданный в Кракове в 1867 список офицеров, сосланных в Вятскую губернию после поражения ноябрьского восстания, озаглавленный: «Перечень приговорённых к Сибири и в Вятскую губернию повстанцев в 1830/31 годах, составленный в Вятке в 1832».
Следование партий ссыльных проходило в определённом, навсегда установленном, порядке: впереди ссыльнокаторжные в кандалах, в середине ссыльнопоселенцы, без оков ножных, но прикованные по рукам к цепи, по четверо; сзади их, также прикованные по рукам к цепи, идут ссылаемые на каторгу женщины, а в хвосте неизбежный обоз с больными и багажом, с женами и детьми, следующими за мужьями и отцами на поселение. По бокам и впереди, и сзади идут неизбежные конвойные солдаты и едут отрядные конвойные казаки.
Приговорённые «в солдаты» или на поселения повстанцы совершали путь в «повозках» — если относились к шляхскому сословию, или «пешим этапом» — если не могли доказать принадлежности к привилегированным сословиям или на основании приговора были лишены сословных прав.
Каждая партия сопровождалась конвоем из солдат инвалидной команды.1) Такую команду замечательно описал знаменитый русский этнограф Николай Ядринцев.
С десяток человек нас отдали под конвой трех инвалидов; это была обыкновенная инвалидная команда, имеющая самый жалкий вид. Обдерганные шинели, оборванные лацканы, худенькие, бракованные, сползающие с бедра портупеи, старые, дребезжащие ружья... все это крайне убого. Но и эта команда нам казалась грозной: ружья ее были заряжены; солдаты бодрились перед начальством, а их испитые и изношенные лица старались хмуриться. Послышалось: «Задние, заряди ружья! Марш!» — и мы потащились по пыльному городу.
В каждом уездном городе инвалидная команда сменялась.
После прибытия к месту назначения проводилось повторное рассмотрение дела. Признанные особо виновными или обладающие соответствующей квалификацией направлялись в рудники за Байкалом, других зачисляли «в солдаты»; находились и такие, кто, к огорчению товарищей, добровольно выбирал службу в русской армии. К сожалению, никто из пребывавших «в Сибири в Вятской губернии» не оставил воспоминаний, так что мы не знаем, как проходила жизнь в ссылке в эти первые годы, были ли какие-то разговоры о возможном побеге.
По итогам повторного рассмотрения дела трое из ссыльных в Яранск поляков —Тимотеуш Гавинский, Юзеф Точиловский и Марцеллий Топчевский — отправлены в императорскую армию в качестве жолнёров.2)
Впервые жолнёры введены в русской армии при главном штабе 1-й армии в 1819 году, по представлению И.И. Дибича. В 1821 году жолнёрские команды были введены во всех пехотных полках.
Согласно «Перечню приговорённых к Сибири в Вятскую губернию повстанцев в 1830/31 годах, составленному в Вятке в 1832», Тимотеуш Гавинский переведён в Оренбургский корпус. Согласно «Именному списку польских мучеников» Юзеф Точиловский и Марцеллий Топчевский в 1832 году также находились в Оренбурге.
Многие поляки, заподозренные в стремлении продолжить борьбу за свободу, перемещались в другие части страны. Шляхтич Воеводства Польского Рутковский, пребывавший согласно «Именному списку польских мучеников» в Яранске, был переведён в губернский центр. В январе 1833 года он под стражей выслан в Царство Польское. Подданный короля Франции Теодор Донон (Доно) переводится из Вятки в Яранск. При этом путь до Яранска он проделал закованным в кандалы. В дальнейшем Донон отправляется этапом до Иркутска, где он пребывал до ноября 1832 года, когда последовал указ о его освобождении и ему разрешили вернуться во Францию за казённый счёт. В 1833 году его имя упоминалось в связи со следствием по делу об Омском заговоре. Ссыльный Адольф Янушкевич изготовил специальные пуговицы, но что перевозил в них Теодор Донон (Доно), выяснить не удалось, поскольку бывший солдат в это время оказался за пределами Российской Империи.
Город Яранск в то время был небольшим уездным центром. Основная часть его жителей проживала на правом берегу реки Ярани. На левом берегу в черте города была только улица Владимирская. Именно по ней ссыльные поляки входили в город.
Продольные улицы города ориентированы параллельно Ярани с севера на юг, их три: улица Успенская, улица Казанская, улица Никольская. Продольные улицы строго перпендикулярно пересекаются поперечными, идущими с запада на восток. Поперечных улиц намечалось пять: самая северная улица Басурманская, улица Троицкая, улица Яранская, улица Красная, улица Вознесенская.
На улице Успенской проживало в основном богатое купечество, которое могло предоставить квартиры для ссыльных. Здесь же располагалось полицейское управление для ведения надзора за поляками.
В центре города располагалась большая площадь, где велись торговля хлебом и экзекуции над преступниками. К ней с запада примыкало несколько частных домов, в том числе купцов Кирьяковых. Но для ссыльных этот двухэтажный дом не использовался, так как его хозяйка Анна Кирьякова уже сдавала помещение для Яранского духовного училища.
На Казанской улице находились дома священнослужителей яранских городских церквей. К ним со стороны улицы Басурманской примыкали здания военного ведомства. В некоторых домах на улице Казанской квартиры к этому времени уже сдавались учащимся Яранского духовного училища.
Следует также указать, что государство выделяло достаточные средства на содержание политических преступников, что вело к их праздности в местах пребывания.
Жившие на квартирах поляки, как могли, разнообразили своё времяпрепровождение: пением под аккомпанемент гитары, сочинением песенок к случаю, игрой в карты, наконец, чтением.
К работам поляков не привлекали, так как все они принадлежали к благородному шляхетскому сословию.
В Яранске не было костёла и католических ксёндзов, поэтому богослужения совершались, как мы предполагаем, в одном из частных домов прибывшим вместе с другими арестантами монахом–францисканцем. Следует сказать, что клирик отцов францисканцев Бонавентура Боневич в течение 5 месяцев находился при Вятском гарнизоне.
Среди яранских ссыльных, как и сосланных на поселение в Сибирь, появляется легенда о Константине, непонятно почему пользовавшаяся популярностью и среди польских ссыльных, которые только что поднимали бунт против его правления.
Ходили слухи о близости государственного переворота под руководством великого князя Константина, который отнюдь не умер, а «во главе французских войск вместе с прусским королём двинулся в Россию, чтобы взойти на трон; все поляки поддерживают его как законного правителя».
В «Перечне приговорённых к Сибири в Вятскую губернию повстанцев в 1830/31 годах, составленный в Вятке в 1832» приведены фамилии ссыльных офицеров: Станислав Бобинский, Франтишек Годлевский, Адольф Ежиоранский, Бенедикт Курош. В исследованном нами «Именном списке Клуба патриотов» были обнаружены сходные фамилии: Франк Бобинский, Михал Годлевский, Михал Ежиоранский, Мачей Курош. К сожалению, нам не удалось проследить родственных связей между приведёнными личностями. Если они были родственниками, то, возможно, на ссыльных в Яранск это оказало весьма серьёзное воздействие в виде ужесточения режима. Мы также допускаем, что речь идёт об одних и тех же лицах, так как в исследуемых нами документах встречается огромное количество ошибок в именах участников восстания.
В «Именных Списках офицеров Национальной Варшавской Гвардии, одобренных диктатором, генералом дивизии Иосифом Хлопицким», нам удалось обнаружить ещё одну сходную фамилию — Липинский, который был записан в 8 батальоне Национальной гвардии. К сожалению, имя в списке не приведено. Возможно, это был Людвик Липинский, подпоручик линейного полка, который после подавления восстания был сослан в Яранск.
При работе с источниками мы столкнулись с одной проблемой. В «Перечне приговорённых к Сибири в Вятскую губернию повстанцев в 1830/31 годах, составленный в Вятке в 1832» в качестве ссыльного в Яранске обозначен некий Тимотеуш Мигурский, а профессор Польской академии наук Виктория Сливовская в своей книге «Побеги из Сибири» указывает на Валентия Мигурского. Валентий Мигурский являлся одним из братьев знаменитого беглеца из Сибири Винцентия Мигурского. Согласно «Перечню приговорённых к Сибири в Вятскую губернию повстанцев в 1830/31 годах, составленный в Вятке в 1832», местом его ссылки был город Уржум. Мы можем предположить, что Валентий Мигурский мог быть перемещён в Яранск уже после написания первоисточника. В нашем городе он и получил возможность вернуться на родину.
Валентий Мигурский (год рождения 1802), служащий Гражданского трибунала в Калише, попал в плен, но не «пропал без вести в глубине России», как утверждают авторы «Дела Мигурских», а вместе с группой польских офицеров вернулся на родину из ссылки в Яранске Вятской губернии (см.: BieleckiR.Slownikbiograficznyoficerow. Т.III. Warszawa, 1998.S. 143–144) и поселился в Люблине. Там в 1859 году после возвращения из Сибири его навестил младший на 8 лет Винцентий. Их старшая сестра Непомуцена Чёнглиньская рано овдовела, младшая — Рафалина — не вышла замуж, все время заботилась о брате, засыпая ведомственные учреждения просьбами об облегчении его судьбы.
Вскоре после подавления восстания ссыльным был предоставлен шанс вернуться на родину. Если «государственный преступник» раскаивался в совершённом преступлении, то должен был принести присягу на верность Императору.
«Вятские» офицеры вернулись в Королевство Польское в 1832 и 1833 годах, вновь принося в Седльцах и Варшаве присягу на верность. Подобным образом поступали находившиеся в ссылке генералы. Одним из первых был освобождён Кароль Рейминский, подпоручик 5 линейного полка. Он смог вернуться домой в июле 1832 года. Однако в «Именном списке генералов, офицеров, высших и низших, а также военных должностных лиц Польской Армии, находящихся на службе, на 29 ноября 1830 года, которые приняли вновь присягу на верность его светлости Императору и Королю без дополнительных предписанных формальностей», его имя не значится. Имя Кароля Рейминского не встречается и в списке мучеников польских. В марте 1833 года оставшиеся в ссылке в Вятской губернии поляки были амнистированы и возвращены на родину. Следует отметить, что никто из ссыльных не остался в нашем городе. Возможно, это связано с польским «гонором» или ужесточением законов о браке католиков с православными.
В польской литературе «невольный целибат», факты сдержанности в любви к женщинам иного вероисповедания рассматривались как положительный фактор, а примеры смешанных браков оправдывались жизненной необходимостью, лишенной чувств и романтизма. Так, З. Либрович писал о повстанцах 1830–1831 гг., что «если кто и женился на россиянке, то по большей части... единственно для того, чтобы было кому стирать белье и готовить есть».
Уже в ноябре 1832 года, по инициативе Святейшего Синода, принимается решение об обязательном заключении браков православных военных в Царстве Польском православными же священниками. Вскоре началась подготовка закона «о союзах брачных» для Царства, который был принят в марте 1836 года. Однако в вопросе о смешанных браках, в которых один из супругов был православным, Николай I не допустил никаких послаблений, хоть в чем-то противоречащих общероссийскому своду законов. Именно высочайшая редакция закона сделала преимущества православной церкви абсолютными.